Федор Васильевич Викулов по профессии художник и скульптор. Его работы экспонировались на всесоюзных и республиканских выставках, а также и на международных — в Париже, Нью-Йорке, Брюсселе.
Родился Ф. В. Викулов в 1919 году в селе Слободчики Усть-Ишимского района Омской области. Его юность и начало творческой деятельности были неразрывно связаны с древним русским городом Тобольском. Здесь, в знаменитой Тобольской косторезной артели, произошло становление будущего художника и скульптора. Автор автобиографической повести "Шаман из бивня мамонта", опубликованной в журнале "Наш современник" в 1987 году. Здесь приводится первая глава повести - "Наводнение", посвященная детству автора, проведенному в Слободчиках.
Ярмарка
Слава о ежегодной Михайловской ярмарке в Слободчиках проникла в глухую непроходимую тайгу, дошла до тундры Крайнего Севера, разнеслась по болотному, озерному краю левобережья Иртыша, докатилась до Барабинской степи. Поэтому на ярмарку собирался самый пестрый люд.
Еще за неделю до Михайлова дня в Слободчики начинали тянуться обозы с товарами. За рекой, на заснеженном лугу, строились балаганы из теса и брезента. Туда и направлялись подводы.
В предъярмарочные дни мы бегали смотреть на эти необычайные обозы. Здесь мы видели и мохнатых сибирских лошадок, тащивших то дровни с коробами дичи или рыбы, то розвальни с тюками льна или кожи. Видели также изящных рысаков, запряжённых в легкие. кошевки,. в которых сидели, кутаясь от встречного ветра в теплые дохи, красномордые начальники. Иногда, вызывая оживление и смех, важно проходили верблюды. Они везли особые, большие розвальни, груженные войлоком или шерстью. Вздымая снежную пыль, быстро проносились оленьи упряжки. На легких нартах лежал драгоценный товар — мешки с пушниной. С таким же ценным товаром мчалась собачьи упряжки.
Много богатых обозов стекалось на ярмарку из тундры, из тайги, из-за болот. Из соседних деревень сюда везли пушнину, кожи, дичь, мясо, рыбу, ягоды, орехи, хлеб, масло, лен, холст, другие товары. А из ближних городов привозили ружья, патроны, мануфактуру, хозяйственные товары и водку.'
Для детей ярмарка обещала много приятных развлечений и удовольствий, поэтому мы, ребятня, с нетерпением ждали Михайлова дня.
И вот он — Михайлов день.
Я проснулся рано, но отец и братья уже ушли на ярмарку. Мать хлопотала у печи. Тут же, на кухне, был гость — управляющий «Сибторга» Федор Степанович Шапошников. Он сидел за столом и. смотрел в окно. Когда я слез с полатей, он оглянулся и со смехом заговорил:
— Э-э! Здравствуй, тезка! Ярмарку-то проспал! Соня!
— Успею еще!
— Ну завтракай скорее, вместе пойдём, — сказал гость, вылезая из-за стола и, энергично потерев руки, пошел в горницу.
Какой тут может быть завтрак, когда вон там, за рекой, за садами Ставских — пестрая ярмарка.
Чистый снег, искрившийся под ярким солнцем, слепил глаза, весело скрипел под ногами. Народ, оживленно переговариваясь, спешил на ярмарку. Опережая празднично разодетых мужиков, мы сбежали вниз, к шаткому переходику через речку, которая еще не совсем замерзла и звонко журчала в полынье.
Шапошников шел быстро, я еле поспевал за ним.
Поднялись на другой берег, миновали заброшенный кожевенный завод, прошли мимо садов Ставских, и вот она — шумная, пестрая ярмарка.
Я знал, что среди первых же балаганов, наскоро сколоченных из нестроганного теса, находился балаган «Сибторга». Вот и знакомая вывеска. Шапошников сбавил шаг, и мы неспеша подошли к балагану.
К нашему удивлению, за прилавком удивили только Петра. Ни отца, ни Михаила не было. Где же они?
Шапашников поз даровался с Петром и тихо спросил:
- Ну как?
Петр как-то странно посмотрел на Шапашникова и ответил:
- Ничего!
- А где пушнина? Я не вижу, - заглядывая за прилавок, спросил Шапашников.
Петр опять как-то загадочно посмотрел на Шапашникова и весело ответил:
- Там где надо.
- Э-м — промычал Шапашников. - А где Василий Георгиевич!
Петр молча кивнкл на пеструю толпу, в которой мелькали необъятные тулупы русских, крытые цветным сукном шубы татар, нарядные гуси и малицы остяков, вогулов.
Мы с Шапошниковым долго толкались в пестрой ярмарочной толпе, надеясь встретить отца, но так и не встретили. Наконец Шапошников махнул рукой и заявил: - Мы ведь мы зря время теряем. Займемся лучше зрелищами и покупками. Здесь так много интересного.
Мы обошли всю ярмарку, покатались даже на карусели. Потом долго стояли возле высокого столба. На нем, на самом верху, висели валенки. Много находилось смельчаков — охотников снять валенки, но все они терпели неудачу. Вот молодой паренек забрался почти до самого верха. Казалось, стоит ему протянуть руку — и валенки его, но не тут-то было...
Накупили мы много всего. И любимых слоенных мятных пряников, и мятных конфет длинных, как свечки, обернутых в бело-красно-зеленые полоски бумаги, и румяных яблок, и каких-то засушенных тропических плодов, похожих на закрученные бараньи рога, покупки росли.
— Вот и куклы для твоих сестренок! — весело сказал Шапошников, увидев палатку с игрушками. Он долго придирчиво выбирал кукол и купил самые нарядные, самые дорогие.
— Ну, а тебе чего хочется — спросил он меня.
— Не нужно зря деньги тратить. Пойдемте, Федор Степанович!
— Нет! Ты мне скажи, что бы ты хотел купить? - допытывался Шапошников.
В это время, от соседней палатки отошел Федя Ставский. В руках он Держал новенькую, только что купленную книжку.
Шапошников проследил мой взгляд
- А! - весело воскликнул он. - Знаю! Знаю! Пойдем! - и потащил меня к книжной лавке. - Выбирай!
Я выбрал самую толстую книгу. Называлась она «Мир в рассказах для детей».
Шапашников одобрил мой выбор.
Потом мы подошли к балагану с вывеской «Союз охотников». Перед балаганов расхаживал Василий Тарасов, высокий рыжий детина в короткой дошке из рыжих собачьих шкур, в такой де рыжей, очень лохматой собачьей шапке. На ногах — красивые поярковые валенки.
Во всем огненно-рыжем облике Тарасова было что-то сатанинское. Это впечатление усиливали злое выражение лица и бешенные, налитые кровью глаза, метавшие молнии в проходивших мимо охотников.
Вдруг мы увидели, как к Тарасову подошел-подкатился низенький, невероятно толстый человек-шар в медвежей дохе.
- Где пушнина? - раздраженно спросил он у Тарасова. - Много принял?
- Двенадцать белок, - тихо ответил Тарасов, сильно сутулясь.
- Двенадцать?! - воскрикнул человек-шар. - Только двенадцать белок? А где остальная пушнина? Где? Я же видел, как сюда ехали оленьи и собачьи упряжки с мешками пушнины! Где она! У Викулова?
- У него тоже нет. Балаган «Сибторга» тоже пустой. Охотники заходят туда, да обратно с пушниной и выходят, - оправдывался Тарасов.
- Так куда же она исчезает, черт возьми? - выругался человек-шар и покатился к балагану «Сибторга».
Шапашников, энергично потирая руки, насмешливо проговорил ему вслед:
- Начальство волнуется! Пойдем, Федя.
Мы снова смешались с многоликой толпой и неожиданно увидели отца. Он разговаривал с охотниками. В одном из них я узнал старого знакомого — алышаевского татарина Абдулку. Поправляя круглую лисью шапку с малиновым верхом, он рассказывал отцу, как продавал Василию Тарасову двенадцать белок.
— Бачка Василь! Бачка Василь! — обращался он к отцу. — Я только приехала, ищу твоя балаган. Кто-то цап-царап за мой рукав. Моя смотрел — это Тарасова. Потащила мина Тарасова в своя балаган, требоват пушнина, шипко требоват — ругат моя старый дурака. Залезала под мой шуба, брала с пояса дюжина белка. Потом смотрела-смотрела, потом сказала — третья сорта, потом деньга давала. Однако деньга я не брааал, от Тарасова бежала. Сильно моя Тарасова обижала. Мой белка первая сорта, так бачка Василь принимала прошлый ярмарка, запрошлый ярмарка, вся жизня первая сорта принимала. Моя белка глаз стреляла, карашо шкурка снимала, карашо сушила, карашо хранила. Тарасов жулика. Моя обманила. Вся хотела обманила. Но моя голова хитрый. Моя прятал свой пушнина. Бачка Василь: мой пушнина твоя сдавай, твоя моя весь принимала. Глаза Абдулки взволнованно блестели на круглом, лучистом от морщинок лице.
Отец радостно обнял Абдулку, похлопал его дружески по спине, и, выпустив из объятий, тихо сказал:
— Молодец, Абдулла. Иди в наш балаган. Там Петра увидишь.
Тут Абдулка ласково улыбнулся и прошептал:
— Петька, Петька! Карашо.
Затем отец нагнулся и что-то прошептал Абдул-ке на ухо. Абдулка торопливо закивал головой и пошел. Отец крикнул ему вдогонку:
— Потом к хозяйке зайди, она чайком напоит — обогреешься.
— Ой, ой! Бачка Василь, — затараторил Абдулка. — Спасибо! Большой спасибо! Шипко карош твой хозяйка! Шипко карош!
К охотникам подошел степенный кряжистый старик. Неторопливо, молча, поздоровался за руку с отцом и поклонился охотникам.
Этого старика я тоже знал. Его звали Никифором Гавриловичем. Охотился он в глухой -тайге. Вместе с ним промышляли его сыновья.
Отец, крепко пожав руку старика, спросил:
— А где же сыновья твои — Гаврила Никифорович и Григорий Никифорович?
— Будто не знаешь, где они? — довольный вниманием отца, проговорил старый- охотник, разглаживая бороду. — Со мной. Где им быть. При поклаже находятся.
— А как охота нынче? — спросил отец.
— Ничего! С божьей помощью. Разного зверя взяли. Зима-то в начале, Василий Георгиевич поди ишшо что-нибудь словим. Это уж сам, поближе к весне, на своем Рыжке прилетишь к нам. Эх, Рыжка! — вздохнул старый охотник. — Не конь — птица! — Потом вдруг заторопившись, спросил:
— Куда доставить поклажу?
— Зайди к Петру в балаган, .Никифор Гаврилович, скажи ему, сколько чего у тебя,. а потом к Михаилу, — сказал отец и что-то тихонько шепнул охотнику на ухо.
Мы с Шапошниковым пошли к балагану «Сибторга» следом за Никифором Гавриловичем.
Вот он подошел к балагану и обратился к Петру:
— Здравствуй, Петро! Василий Георгиевич посла к тебе. Запиши мою пушнину: три медведя, сохатый, значит, десятка три колонков, горностаев столько же. Гаврила Никифорыч три выдры пымал. А Григорий пять собольков. Я четырех куничек пымал. Остальные — белки, значит, три мешка набиты, тыщи полторы будет. Записал, значит? Ну, будь здоров!— И, поклонившись братишке как взрослому, старый охотник не спеша пошел к своим подводам...
А мы направились к балагану «Союза охотников». Тут положение не изменилось. На прилавке валялись все те же двенадцать беличьих шкурок, отобранных у Абдулки. Сам Тарасов нервно расхаживал перед балаганом и ругался. Ругал он и отца моего, и «глу-. Пых самоедов», и «коварных татар». Он не мог смириться с тем, что грандиозные его планы рушились. Ведь уже были подсчитаны барыши от пересортицы и обсчета охотников. И вдруг — всего двенадцать белок!
Снова появился управляющий- «Союза охотников» — человек-шар — и громко начал ругать Тарасова за неудачу:
— Так скажи мне, почему вся пушнина плывет мимо нас к этому Викулову?
— Он переплачивает. Дает больше, чем полагается по прейскуранту, вот к нему и несут, — зло ответил Тарасов.
— Это правда? Переплачивает? Оживился человек-шар.
- Ну да. - подтвердил Тарасов.
- А деньги где берет? - с сомнением спросил человек-шар.
- Стало быть, начальство у него не скупиться, - уклончиво ответил Тарасов.
- Ну мы еще узнаем, докопаемся! У меня есть в Усть-Ишиме дружок, начальник милиции. Он поможет мне. Мы уберем с дороги всех, кто нам мешает, - грозно пообещал человек-шар.
Весь наш двор был до отказа заполнен подводами. В кухню трудно было протиснуться — там охотники пили чай.
Михаил в бане принимал у охотников пушнину. Половина бани уже была завалена шкурками, а охотники все подъезжали.
Поздно вечером вернулись отец с Петром. Они быстро подготовили ведомость, и охотники один за другим получили свои деньги.
Все были довольны. Особенно радовался Абдулка. Он всем показывал пачку денег и хвастал: — Уй-уй! Как много деньга! Я стала шипко богатый человек. Много товар заптра покупать будим. Спасиба, бачка Василь, честно деньги давал. Большой, большой спасиба! Весь пушнина твой будит. Так Абдулка сказал!
Когда, покончив с делами, отец пришел домой, его нетерпеливо позвал в горницу Шапошников.
— Вот что, — медленно проговорил Шапошников. — Не переплачиваешь ли ты охотникам?
— С чего вы взяли?
— Да вот слышал на ярмарке такой разговор.
— Федор Степанович, я действую по инструкции. Возьмите и проверьте всю сегодняшнюю пушнину. Если хоть рубль переплатил — наказывайте.
— Ну что ты... — проговорил Шапошников, немного помолчал и продолжил: — Почему у Тарасова всего двенадцать белок, а у тебя вся пушнина?
— Потому что арифметика у нас с ним разная. Я не делаю пересортицу. Если знаю, что вы примете у меня шкурку за первый сорт, то и беру ее у охотника за первый сорт. Если шкурка с брачком и вы примете ее у меня только вторым или третьим сортом — тут уж извините — и принимаю ее соответственно. Охотник не хуже нас с вами знает качество своего товара. Он видит, что я не обманываю, плачу, как положено. А Тарасов на прошлой ярмарке не принял у охотников ни одной шкурки первым сортом, а сам сдал почти всю пушнину первым сортом. Скажите, сколько он заработал на пересортице? Но охотника можно только раз обмануть! Вот он нынче и обносит Тарасова. Много ли он заработал сегодня на пересортице двенадцати Абдулкиных белок? А вы мои барыши сочтите! Прикиньте-ка, сколько я заработал сегодня. И честно, без обману!
— Я рад, что все это так. Да неладное что-то задумали наши соперники. Особенно управляющий, «человек-шар», как прозвали его охотники. Я знаю его. Ни перед чем не остановится.
— Так что же делать-то? — сконфуженно спросил отец. — Закрыть балаган, что ли?
— Нет. Закрывать балаган мы не будем, сами по крайней мере. Это сделает милиция. Завтра же.
— Вы это серьезно?
— Да, серьезно, поэтому будьте осторожны. А пушнину нужно сохранить.
— Насчет этого не беспокойтесь. Вся пушнина будет в «Сибторге». И та, которую не успели купить сегодня,. тоже наша будет. Вы еще не знаете охотников!
— Хорошо! Давайте на всякий случай договоримся так. Вот карандаши. Таких нет ни на ярмарке, ни у кого в районе. Вот возьмите один для образца. Я буду присылать сюда доверенных людей с этими карандашами, а вы или ваши сыновья пусть отгружают пушнину. По мешку за карандашик не дорого будет? — засмеявшись, спросил Шапошников.
— Дорого-то не дорого, а вот карандашей много потребуется, - у вас не хватит. Пушнины-то много, Федор Степанович.
- Ну, тогда по пять мешков за карандаш. Хорошо?
- Хорошо!
Вошли Михаил с Петром.
— Ну, где пушнина? Надежно спрятана? спросил Шапошников.
— Попробуйте найти! — задорно ответил Михаил.
Я-то не найду, — засмеялся Шапошников. — А вот милиция найдет.
— Пусть ищет!
Опасения Шапошникова оправдались. Назавтра же нагрянула милиция. Балаган «Сибторга» закрыли. Вывеску сняли. Начались допросы и обыски. Во дворе и в доме все было перерыто. А пушнина как в воду канула. Удивлялись милиционеры, удивлялись и Шапошников с отцом. А Михаил с Петром только ухмылялись. Возмущенные, охотники то и дело ругались с милиционерами.
Обыск длился больше суток. Пушнина так и не была найдена.
Отца увезли в Усть-Ишим — для разбора дела. Шапошников поехал с ним.
К концу недели, ночью, приехал доверенный человек, от Шапошникова и подал матери два карандаша. Она разбудила Михаила с Петром. Те оделись и вышли во двор. А ночного гостя мать усадила за стол и поставила самовар. Но не пришлось гостю попить чаю — пришел Михаил и сказал, что все готово. Гость попрощался и уехал.
Потом он появлялся еще два или три раза.
Через две недели вернулся отец, бодрый и веселый, и рассказал, что «Сибторг» закрыт и что ему предлагают работать в «Союзе охотников», вместо Тарасова, но он решил ехать на новое место.
Михаил остался один в опустевшем, еще недавно шумном, полном жизни доме. Это было в начале 1929 года — на одиннадцатом году моей жизни.
